Неточные совпадения
Левин чувствовал, что неприлично было бы вступать в
философские прения со священником, и потому сказал в ответ только то, что прямо относилось к
вопросу.
И потому для уяснения этого
вопроса он взял не Вольтера, Шопенгауера, Спенсера, Конта, а
философские книги Гегеля и религиозные сочинения Vіnеt, Хомякова и, естественно, нашел в них то самое, что ему было нужно: подобие успокоения и оправдания того религиозного учения, в котором он был воспитан и которое разум его давно уже не допускал, но без которого вся жизнь переполнялась неприятностями, а при признании которого все эти неприятности сразу устранялись.
В них с новой остротой ставится
вопрос о человеке и требование новой религиозной и
философской антропологии.
Вопрос о реальности очень сложный
вопрос, и он кажется простым лишь для сознания не
философского.
Меня всегда мучили не столько богословские, догматические, церковные
вопросы или школьно-философские
вопросы, сколько
вопросы о смысле жизни, о свободе, о назначении человека, о вечности, о страдании, о зле.
Многие сторонники и выразители культурного ренессанса оставались левыми, сочувствовали революции, но было охлаждение к социальным
вопросам, была поглощенность новыми проблемами
философского, эстетического, религиозного, мистического характера, которые оставались чуждыми людям, активно участвовавшим в социальном движении.
У многочисленных слушателей советской России того времени я находил более напряженный интерес к
вопросам философским и
вопросам религиозным, чем впоследствии у молодежи русской эмиграции.
На его
философских собраниях не раз затрагивался
вопрос экзистенциальной философии.
Для меня, в сущности, не существует раздельных
вопросов в
философском познании.
Но журнал мало занимался
вопросами чисто религиозными и
философскими, он был, по преимуществу, посвящен
вопросам социальным и политическим, отчасти
вопросам искусства.
Невозможна творческая
философская мысль, если нет сферы проблематического, нет мучительных усилий разрешить новые
вопросы, нет искания истины, которая не падает сверху в готовом и застывшем виде, нет борений духа.
Сейчас я пишу статьи по разным актуальным
вопросам, статьи не по политике, а по философии политики, но внутренне я живу замыслом
философской книги.
Я никогда не был политиком, и моя мысль о злобе дня никогда не делалась политической, она оставалась
философской, моральной, заинтересованной духовной стороной
вопроса.
Русский безграмотный мужик любит ставить
вопросы философского характера — о смысле жизни, о Боге, о вечной жизни, о зле и неправде, о том, как осуществить Царство Божье.
Его интересы от
вопросов экономических переходят к
вопросам философским и богословским.
Но богословствование Хомякова имело свои границы, многих
вопросов, которые потом поднимала русская религиозно-философская мысль, он не затрагивает, например, проблему космологическую.
Вопрос этот требует
философского и психологического углубления, так как он не может быть решен исключительным отданием себя субъективным настроениям.
Только религиозное восприятие в силах решить
вопрос, кто Христос и в чем «сущность» христианства; историческое исследование и
философское умозрение само по себе бессильно установить религиозный факт.
На его
вопрос, сделанный им мне по этому предмету довольно ловко, я откровенно ему сказал, что я пантеист [Пантеист — последователь религиозно-философского учения, отождествляющего бога с природой, рассматривающего божество как совокупность законов природы.] и что ничем больше этого быть не могу.
Вся литература — и
философская, и политическая, и изящная — нашего времени поразительна в этом отношении. Какое богатство мыслей, форм, красок, какая эрудиция, изящество, обилие мыслей и какое не только отсутствие серьезного содержания, но какой-то страх перед всякой определенностью мысли и выражения ее! Обходы, иносказания, шутки, общие, самые широкие соображения и ничего простого, ясного, идущего к делу, т. е. к
вопросу жизни.
Но
вопрос об устройстве врачебной части в селениях занимал меня еще более и вытеснил на время из моей головы и ссоры нашей поповки, и религиозно-философские сомнения моего приходского станового.
Чтобы не распространяться об этом, заметим одно: требование права, уважение личности, протест против насилия и произвола вы находите во множестве наших литературных произведений последних лет; но в них большею частию дело не проведено жизненным, практическим образом, почувствована отвлеченная,
философская сторона
вопроса и из нее все выведено, указывается право, а оставляется без внимания реальная возможность.
— Хорошо-с. Значит, как желудок хочет есть, так нравственное чувство хочет, чтобы мы любили своих ближних. Так? Но естественная природа наша по себялюбию противится голосу совести и разума, и потому возникает много головоломных
вопросов. К кому же мы должны обращаться за разрешением этих
вопросов, если вы не велите ставить их на
философскую почву?
Поэтому никогда не ставьте
вопроса, как вы говорите, на
философскую или так называемую христианскую почву; этим вы только отдаляетесь от решения
вопроса.
За Белинским высились еще два-три человека, возбуждавшие внимание публики к
вопросам философским и общественным.
Что бы и кто бы ни встретился по дороге: хохол в широких белых шароварах, лениво идущий рядом с парой сивых круторогих волов, придорожная корчма, еврейская «балагула», бархатное поле, распаханное под озими, — все вызывает его пытливые
вопросы и замечания, дышащие то глубоким, почти
философским пониманием простой обыденной жизни, то резким сарказмом, то неудержимым потоком веселья…
Здесь еще видна некоторая уклончивость; тон этого стихотворения напоминает тон русского мужичка, когда он с лукавым простодушием говорит: «Где нам!.. Мы люди темные». Кольцов в этих стихах как будто бы хочет сказать, что он и приниматься не хочет за рассуждения, что он и знать не хочет
вопросов, над которыми люди трудятся. Тут еще видно пренебрежение вообще к мышлению
философскому.
Что тут преувеличенного? Что из этого может отнять у Станкевича тот, кто не имеет предъявить фактов, противоречащих заключениям, сейчас переданным нами? Кажется — ничего. Но есть люди, отличающиеся весьма мрачным взглядом на жизнь и вместе с тем какой-то
философской выспренностью. У них своя точка зрения на все предметы, и они становят
вопрос таким образом...
При ответе на этот
вопрос в тех многочисленных определениях религии, которые делаются в религиозно-философской литературе, в большинстве случаев делается попытка установить те или иные черты (или задачи) истинной религиозности, иначе говоря, высказывается нормативное суждение о том, чем должна или может быть религия в наиболее совершенной форме.
Последняя измышлена в наши дни людьми, которые хотя и «занимаются философией», изощряясь в
философской технике, оттачивая формальное орудие мысли, но сами чужды
философской тревоги или
философского эроса и потому заменяет основные
вопросы философского миросозерцания («метафизики»)
философской методологией и гносеологией.
Догмат веры потому не оказывает давления на свободу
философского исследования, что его религиозная значимость лежит в иной плоскости и не ставится под
вопрос философским сомнением.
Платон в «Тимее» ответил на этот
вопрос религиозным мифом о сотворении мира Демиургом и тем самым молчаливо констатировал невозможность чисто
философского ответа.
Не подвергая
вопроса философскому углублению и рассматривая его преимущественно со стороны религиозно-практической, они считают как бы саму собою разумеющеюся идею отрицательного богословия.
Этот центральный
вопрос онтологии платонизма, вставший в средневековом споре номиналистов и реалистов, приобретает теперь снова, если не по форме, то по существу, животрепещущий
философский интерес.
Плотин пытался ответить на этот же
вопрос тоже не спекулятивным, но религиозно-мистическим учением о εν и эманации его лучей в материю: как бы ни относиться к религиозной ценности такого построения, но
философской убедительности и оно не имеет (хотя оно нередко и принималось за
философское).
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских
вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и религиозной философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Особой оригинальности или
философской ясности суждения автора «Изложения православной веры» не имеют, сравнительно с учениями св. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, однако высокий вероучительный авторитет этого произведения заставляет с особенным вниманием относиться к его идеям, в частности и по
вопросу об «апофатическом» богословии. Приведенные суждения даже текстуально близки к соответственным местам из сочинений Ареопагита, святых Максима, Василия Великого и др.
Тот же
вопрос о творении — о теогоническом и теофаническом его смысле — подвергает глубокому
философскому исследованию Шеллинг в последней своей системе (в «Философии мифологии» и «Философии откровения»).
Таковы предубеждения против религиозной философии, благодаря которым и самый
вопрос о возможности религиозной философии, или, что то же,
философской догматики, чаще всего разрешается отрицательно (по этому случаю иронически припоминается формула схоластики: philosophia est ancilla theologiae [Философия — служанка богословия (лат.) — высказывание итальянского историка XVI в.
Для религиозной и для
философской этики
вопрос о страдании и избавлении от страдания всегда стоял в центре.
В них найдется много ценных замечаний и глубоких соображений по
вопросам научным и
философским, причем он высказывался со смелой прямотою.
В Париже я познакомился и с Жоховым и нашел в нем довольно милого, по многим
вопросам, петербургского чиновника, пишущего в газетах, довольно речистого и начитанного в чисто петербургских интересах, но совсем не"звезду", без широкого литературного,
философского и даже публицистического образования.
В какой степени он действительно разделял, например, тогдашнее credo Чернышевского в политическом и
философском смысле — это большой
вопрос. Но ему приятно было видеть, что после статей Добролюбова к нему уже не относятся с вечным
вопросом, славянофил он или западник.
Литтре, при научно-философском свободомыслии, не был равнодушен к общественным и политическим
вопросам. В нем сидел даже немножко инсургент революции 1848 года, когда он с ружьем участвовал в схватке с войсками и муниципальной стражей.
Если вы не диалектический материалист, если вы в чисто
философских, гносеологических
вопросах предпочитаете взгляды Маха, то вы изменяете тоталитарной, целостной революционности и должны быть исключены.
Для Плеханова это был прежде всего
вопрос изменения сознания, т. е.
вопрос научный и
философский.
Философские споры, которые в советской России продолжаются целые годы и потом печатаются, есть обсуждение
вопросов не столько с точки зрения истины и лжи, сколько с точки зрения ортодоксии и ереси, т. е. являются скорее теологическими, чем
философскими спорами.
В русском верхнем культурном слое начала века был настоящий ренессанс духовной культуры, появилась русская
философская школа с оригинальной религиозной философией, был расцвет русской поэзии, после десятилетий падения эстетического вкуса пробудилось обостренное эстетическое сознание, пробудился интерес к
вопросам духовного порядка, который был у нас в начале XIX века.
В это-то время, находясь постоянно один, сам с собою, под влиянием томящего его горя, он впервые стал вдумываться в
философские и социальные
вопросы.
Ибо то, что с точки зрения наблюдения, разум и воля суть только отделения (sécrétion) мозга, и то, что человек, следуя общему закону, мог развиться из низших животных в неизвестный период времени, уясняет только с новой стороны тысячелетия тому назад признанную всеми религиями и
философскими теориями, истину о том, что с точки зрения разума человек подлежит законам необходимости, но ни на волос не подвигает разрешение
вопроса, имеющего другую, противоположную сторону, основанную на сознании свободы.